И тут до него дошло, что единственные шаги, звенящие в улочке, – это шаги его самого. Он замедлился, затем приостановился и, тяжко переводя дух, огляделся, от напряжения щуря в потемках глаза. Впереди невдалеке, за глухими ставнями какой-то таверны, виднелся перекресток. Держа возле себя кинжал, Катон тронулся туда напряженной полуприсядью, в готовности встретить любой удар из щелей соседних проулков. Однако вокруг по-прежнему не чувствовалось никакого движения, лишь горячее срывающееся дыхание отдавалось в груди неровными толчками.

Рядом по ходу темнела какая-то гостиничка. В тот момент, когда Катон проходил мимо ее арочного входа, ногу ему гибко обжало что-то мохнато-теплое; настолько внезапно, что он ахнув от удивления дрыгнул ногой. Улочку огласил гнусавый кошачий вопль, и куда-то вбок мелькнул черный хвостатый силуэт. Надо же, напугал…

– Хых, – сам себе задышливо хохотнул Катон, приопуская кинжал.

Напряжение чуточку спало. Для успокоения он сделал глубокий вдох.

Удар в спину был такой неимоверной силы, что пробросил через проулок и шмякнул о какую-то стенку. Грубая штукатурка оцарапала лоб, а из легких полностью вышибся воздух. Катон, оглушенный, выронил кинжал, сполз наземь и сморенно обвалился головой вперед, чувствуя кожей холодный осклизлый булыжник. В этот момент нападавший оседлал ему плечи, схватил за волосы и рывком повернул голову Катона к себе.

– Ну что, префект, – жарко припав к его уху ртом, злобно прошептал он. – Вот уже дважды я застаю тебя врасплох. Я-то думал, ты хороший солдат, а ты… Зеленый, как рекрут.

Потянувшись, нападавший подобрал кинжал и притиснул лезвием Катону к горлу.

– Я мог бы убить тебя прямо сейчас. Чирк, и тебя нет.

– Ну так… чего же? – сипло выдавил Катон.

– Поверь, у меня на это просто руки чешутся. Мне платят за то, чтобы людишки умолкали навсегда, а не доставались кому-то на потребу. Но приказ есть приказ. Надо, чтобы тебя нашли живым. Паллас сказал, не кто-нибудь. Он хочет, чтобы тебя провели на всеобщем обозрении, перед твоими людьми, растоптанного и признавшего свою вину. Тебя ославят, заклеймят как негодяя. Злодея, лишившего жизни беззащитного старика. И только потом предадут смерти.

– Но я скажу… расскажу правду, как все было. Скажу, что моей вины здесь нет.

Убийца тихо рассмеялся.

– Ай, молодец… Удачи! Ну, а я пока разживусь твоим клинком. За такой на Форуме дадут неплохую цену. – Он поерзал, ухватывая рукоятку меча, и, подняв, хозяйски оглядел его. – Прощай, префект.

– Стой!

Возглас прервался обрушившимся на затылок кулаком. Некоторое время убийца стоял над бесчувственным телом, затем для пробы пошевелил его носком башмака и, с прищуром оглядев в оба конца улицу, скрылся в ближнем проулке. Звук его шагов истаял, и наступила тишина, нарушаемая разве что дыханием Катона.

Через какое-то время, неслышно припадая на лапы, вернулась та кошка. Осторожно подведя усатую мордочку, она обнюхала лежачего, после чего успокоенно начала подлизывать кровь на его лбу.

Макрон медленно обмяк телом и, с удовлетворенным вздохом скатившись с пышногрудой Петронеллы, разлегся рядом. За сегодняшний вечер это было уже второе соитие, так что он был вполне доволен собой. Переведя дух, он одобрительно крякнул:

– Ай да угощение… Хоррошее. Я бы сказал, ядреное.

Петронелла, фыркнув, возложила свои дородные груди Макрону на плечо и рукой подперла себе голову, чтобы лучше его видеть.

– Стало быть, угощение? Так я тебе что, вроде как закуска? Нечто, что ты берешь по нужде в роток?

– Что значит «по нужде»? – ухмыльнулся Макрон лукаво. – По нужде в латрины ходят. А у нас тут жажда.

Глаза Петронеллы язвительно сузились, и тогда он со смехом приобнял ее.

– Девочка моя, да успокойся ты. Я ж так, просто посмеяться.

– Смотри, центурион Макрон… Надо мной смеяться себе дороже.

Для придания своим словам вескости она ткнула его в бок, а затем уже мирно положила Макрону голову на грудь и стала поглаживать ему живот. Центурион одной рукой обвил ей плечи, а другую сунул себе под голову. В свете масляного настольного светильника стены гостевой комнаты, отданной Семпронием Макрону в пользование, были едва различимы. Попросторней, чем его простецкое жилье в казарме, она была меблирована столиком, стулом и сундуком для одежды. А на полу ее украшал узорчатый парфянский ковер. Стены сверху были покрыты фресками – солдаты в разных позах, лошади и всевозможные враги Рима. Но главной роскошью комнаты, безусловно, была большая кровать с толстым матрасом и удобными подушками. Для Макрона, привыкшего спать в суровых походных условиях или в наспех сооруженных временных пристанищах вроде лагерей и крепостей, теплый и мягкий уют кровати был поистине чем-то сказочным. А тут в придачу еще и подходящая женщина, с которой этот уют можно разделить…

Мысли откочевали к предыдущему вечеру, когда он вышел из преторианского лагеря, умиротворенно насвистывая в предвкушении скорой встречи с Петронеллой. По дороге остановился купить в таверне вина, чтобы выпить с Катоном, когда тот вернется после ареста сенатора. Петронелла встретила Макрона в дверях; она как раз играла в атриуме с Луцием. Семпроний был на званом ужине, поэтому они приготовили еду себе и мальчику. Поели на кухне, а затем стали укладывать Луция спать. Петронелла сидела рядом на табурете, а Макрон рассказывал малышу истории о диких племенах в горах Британии и о зловещих друидах, которые в тех племенах главные.

– Ты сделаешь так, что у ребенка будут кошмары, – строжилась Петронелла.

– Это все ерунда в сравнении с кошмарами бриттских варваров, когда они рассказывают своим детям обо мне.

– От этого маленькому Луцию спать будет не легче.

– А вот мы сейчас его спросим, – сказал Макрон, взъерошивая малышу волосы. – Как тебе, молодец? Хорошо ли, весело? Кровь-то в тебе отцова.

Луций в ответ радостно заболтал ножонками и, ухватив Макрона за мочку уха, заканючил:

– Дядя Мак-Мак, ну расскажи, расскажи мне еще про друидов!

– На сегодня хватит, Луций. Солдатам перед завтрашним днем надо хорошенько выспаться.

Дождавшись, когда малыш заснет, Петронелла погасила светильник, и они осторожно вышли из комнаты Луция, расположенной в доме со стороны колоннады, окнами в сад. По черному бархату неба были рассыпаны яркие звезды, по-зимнему мелкие и острые. Было что-то волшебное и отрадное в их неизменности. Вся жизнь Макрона состояла сплошь из странствий, приключений и перемен, а потому постоянство хотя бы ночного неба вселяло в его сердце уют. Его солдатству было уже двадцать с лишним лет, близилась отставка. Как и прочие ветераны, он мог принять ее, получив наградные в виде земли и денежной выплаты, и начать спокойную размеренную жизнь отставника. Или же оформиться на службу по новой. Соблазном манило, похоже, последнее. Солдатское ремесло было единственным, в чем Макрон знал толк и преуспел. Но уже начинал сказываться возраст, а потому дорожка впереди лишь под уклон: силы будут уже не те, удальство в бою тоже. Это не значит, что скоро он совсем не сможет скрутить в бараний рог попавшего под руку варвара; до этого, слава богам, еще далеко. Но призадуматься, тем не менее, есть над чем. В том числе и над тем, как воспользоваться своим нынешним назначением в преторианскую гвардию с ее перспективой щедрых надбавок из императорской казны. А если сюда прибавить еще и солидные накопления, и доходы от трофеев, то жить на склоне лет можно будет безбедно и со вкусом. К этому не хватает лишь хорошей, достойной женщины…